…В газете «Литературная газета» за 11 апреля 1990 года на странице 9 под рубрикой «Из зарубежной печати» дана заметка «Он судил Чаушеску» -
В    тот    декабрьский    день    миллионы
людей следили за происходящим на телеэкране. Они всматривались в лица Николае и Елены  Чаушеску,    вслушивались в голос судьи,  чье  имя  до   недавнего   времени    было известно лишь узкому кругу людей.  Генерал    Джорджица    Попа (ударение на фамилии на последнем слоге) ,   «человек    без лица», свершивший суд, который  по
сей день вызывает столько споров... Он мог бы  рассказать  многое    о  последних часах жизни диктатора, о том, как проходил этот процесс, положивший начало
суду, окрещенному румынской прессой «новым Нюрнбергом». Мог бы... Спустя два месяца после казни Чаушеску судья покончил жизнь  самоубийством.
О том, что привело Д. Попа к такому финалу, рассказал своим читателям французский журнал «Пари-матч». Перепечатываем с сокращениями.
...Она узнала голос своего отца с первой минуты. Он звучал жестко, порой угрожающе. Ее тело дрожало, а страх не позволял произнести ни слова...
В маленькой квартире Бухареста, на улице Сабинолор, 123, полковник Попа смотрит вместе со своей семьей телевизионную трансляцию процесса над Чаушеску». Его дочь Сорела вновь и вновь вслушивается в этот голос и переводит взгляд на отца. Насколько он спокоен! Порой на его лице даже появляется улыбка!.. Она смотрит на мать. Проходит еще несколько минут, и Сорела решается наконец   спросить:
—Это ты, папа? Это ты судил их?
Не отводя глаз от экрана, отец отвечает:
—Да.
Жена Попа Нора замирает от страха...
—Но они же  могут показать твое лицо!
— Уверяю тебя, они ничего не покажут. Никогда. Я — человек без лица.
Военный трибунал Бухареста. Первое марта. «Человек без лица» берет пистолет, подносит его и правому виску и нажимает спусковой крючок... Человек, приговоривший к смерти Николае и Елену Чаушеску, падает замертво. На часах - 12.30. Генерал Попа решил покончить жизнь самоубийством после двух месяцев непреодолимого страха и переживаний. Палач тирана, он сам стал жертвой...
На его письменном столе была найдена записка:     «Я   не   вижу  другого     выхода, чтобы освободить   себя  от  этого  страха, который делает мою жизнь невыносимой. Я  никого ни в чем не упрекаю и прощаю тех, по чьей воле я оказался в безвыходном положении. Да поможет мне бог решиться на это!» Там же были обнаружены два  конверта,     предназначенные для его жены: в одном находились его сбережения — 10465 лей, в другом — прощальное письмо Норе: «Я кончаю жизнь самоубийством ради тебя и Сорелы. Так вам будет спокойнее. Я не хочу больше вас подставлять. Я люблю вас. Простите меня, простите тех, кто толкнул меня на это...»
На следующий день после телевизионной трансляции суда некоторые коллеги узнавшие его голос, перешептывались, поглядывая в его сторону. Страх мести со стороны фанатиков Чаушеску не оставлял и других участников процесса: человек, составлявший протокол, рассказывал, что ему и его семье угрожают два подозрительных иностранца, а один из судей обнаружил как-то на двери своей квартиры приколоченное распятие. Всю последовавшую за процессом неделю Попа не покидает своего кабинета в здании военного трибунала. «Каждый вечер мы с матерью ждали его появления», — рассказывает Сорела. По просьбе Попа, его семья переезжает к родственникам. У генерала были причины для беспокойства: от своих знакомых в министерстве обороны он знал, что в Бухаресте остались необезвреженные    банды   секуритистов.
Попа проводит несколько дней в отеле, где министерство юстиции снимает для него комнату, затем перебирается к своему другу, потом живет у родных...
Сразу после процесса полковник Попа получает звание генерала юстиции, у него появляется персональный автомобиль. В целях собственной безопасности он продолжает менять места пребывания. Жена постоянно навещает его, они много говорят о процессе. Кажется, что он хочет поскорей избавиться от преследующих его воспоминаний, но тем не менее он постоянно возвращается к тому   страшному дню...
25 декабря. Утром в квартире Попа раздался телефонный звонок: «Вы немедленно выезжаете возглавлять процесс над одним из террористов в Тырговиште. Через пять минут вас будет ждать у подъезда броневик». У вертолета его встретил будущий заместитель премьер-министра Г. Вукан, здесь же
находились прокурор, судья, секретарь и присяжные заседатели, С ними — генерал Стэнкулеску, нынешний министр национальной обороны Румынии. Всю дорогу они провели молча, и лишь тогда, когда вертолет приземлился в Тырговиште, Вукаи сказал им: «Вы здесь для того, чтобы вершить суд над Николае и Еленой Чаушеску».
— Почему вы пригласили меня? — удивляется Попа.
— Вы заместитель председателя военного трибунала Бухареста, дело проходит по вашему территориальному округу, — ответил Вукан.
Нужно спешить: казармы атакуются секуритистами, народ требует смерти тирана. Вукан хочет поскорее показать по телевидению мертвого Чаушеску, это поможет предотвратить ненужное кровопролитие...
— Какими были в тот момент Чаушеску? — спрашивала Сорела у своего отца.
— Такими же глупыми, как обычно. И он, и она. Не было никакой возможности вести с ними диалог. Слово «геноцид»… Елена десять раз спросила меня, что это значит.
Попа не присутствовал при приведении приговора в исполнение. По возвращении в Бухарест он коротко доложил своему начальству: «С этими двумя покончено...».
Тем временем в столице распространялись слухи, что убит врач, осматривавший Чаушеску перед судом, что в больнице оказался один из адвокатов, выступавших на процессе. Всякий раз Попа справлялся о достоверности этих фактов в правительственных кругах. «Все это измышления», — отвечали ему. А  сам он не знал,  кому верить.
В это время Попа решается попросить для себя дипломатический пост и отправиться за рубеж. Генерал Милитару, возглавлявший в то время министерство национальной обороны Румынии, обещает ему, что до 21 января Попа уедет из страны. До окончательного решения вопроса Попа помещают в квартиру, принадлежавшую министерству юстиции. Здесь он чувствует себя, как в тюрьме... Однажды ему пришла    в  голову мысль попросить убежища в американском посольстве. Он чувствует себя ненужным. «Это дело Румынии - защитить тебя, ведь ты часть нашей истории»,- говорила ему Нора.
10 февраля — день рождения Сорелы. На следующий день он уезжает в горы, где на станции Сеная проводит целую неделю. Он живет в охраняемой военном городке, катается на коньках, развлекается и пытается забыть обо всем, что так тревожит его в последнее время. Вернувшись в Бухарест, он мечтает съездить в родную деревню Лелью, повидаться с матерью. Накануне революции он провел там выходной день в кругу своих родных. Сейчас в Лелью тяжело, он хотел помочь матери деньгами. Однако Попа пришлось отказаться от поездки: ему предстояла встреча с Милитару. Но в  назначенный день министр обороны подал в отставку, а днем позже Попа узнает от Вукана, что МИД отказал ему в назначении военным атташе. «Я поговорю о вас с Петре Романом», — обещает заместитель премьер-министра.
Идет время. Вукан ведет охоту за секуритистами, одновременно отражая атаки в прессе. Большинство министров озабочено тем, чтобы удержаться в своих креслах. В конце концов Попа взрывается: «Вы же уверяли, что мой вопрос будет решен!..»
Первого марта, в последний день жизни, он позвонил домой: «Наконец-то я добился аудиенции у министра юстиции. Похоже, все еще устроится...».
Но Попа не удалось попасть к министру. Он провел два часа в приемной. «К сожалению, министр занят, у него делегация из Венгрии. Приходите в другой день», — сообщили ему. Попа вернулся в свой кабинет. На часах — 12.30. Он написал два письма. Встал из-за стола. Закрыл двери. Достал пистолет Макарова, которым за несколько дней до этого его вооружили «в целях безопасности»...
На следующий  день  министерство   юстиции   опубликовало   коммюнике,   в   котором   говорилось,   что  Джорджица   Попа   в течение  десяти  лет  был  подвержен депрессиям. Причина - проблемы в семейных отношениях. Приводились две фотографии: Попа до процесса и после суда над Чаушеску. На последней он выглядит несколько меланхолично, даже подавленно…
Догорает свеча возле портрета Попа. Тишина царит в квартире, в доме покойного не принято громко разговаривать. После похорон вдове и дочери Попа позвонил Вукан. Его голос дрожал: «Мы виноваты в случившемся. Простите»…