В газете «Известия» за 16 июля 1989 года на странице 5 дана заметка под рубрикой «Мир и мы»- «Советологи у себя дома»(часть II, Продолжение. Начало см. «Известия» № 196)
Сто страниц про Сталина
Директору Центра русских исследований при Гарвардском университете профессору Адаму Уламу 66 лет. Добрых лет сорок он занимается Россией, Советским Союзом.
—Скажите, профессор,—спросили мы,—долго живя в атмосфере наших проблем, нашей истории, нашего языка, не чувствовали ли вы, что во внутренний строй вашей души, в стиль вашей жизни вошло что-то от русского характера, от русского менталитета? Говорят, ученые невольно заимствуют какие-то черты предметов своего изучения, так сказать, манеру первоисточников.
—Я очень недисциплинирован...
—Но как, будучи недисциплинированным, можно было за полтора года написать огромную — в 1.000 страниц — и нашумевшую книгу «Сталин. Человек и его эра»?
—Я и сам не знаю, как я ее написал.
Профессор Адам Улам — человек с юмором. Он высок и поджар, у него мягкая улыбка и взъерошенная голова. Неизменный галстук-бабочка.
—Вы ругаете в своей книге Сталина?
—Нет. Нельзя понять ни исторической личности, ни страны, ругая. Это слово не из лексикона ученого.
...Маршалл Голдман, заместитель директора Центра русских исследований, сделал нам царский подарок: провел в спец-зал… нет, это слово не подходит... в отдел особо ценных книг и архивов университетской библиотеки. При мысли, что здесь хранятся рукописи Шекспира, письма Пушкина (оригиналы!), на нас находил невольный трепет. В качестве особого лакомства юная библиотекарша вынесла «на пробу» две-три папки из личного архива Троцкого, и при беглом просмотре бросилась нам в глаза фраза из пожелтевшей телеграммы, адресованной в Москву Менжинскому из Алма-Аты: «…кормят в ресторане пищей, гибельной для здоровья»…
И была у нас беседа с Голдманом, начавшаяся с напоминания о том, что два года назад профессор предсказывал: «Горбачев продержится только два года».
—Два года уже прошли...
—Вообще-то я давал ему два -три года, время, значит, еще есть,—молниеносно среагировал Голдман.
Несколько недель спустя профессор был в Москве, выступал с лекцией.
—Я не перестал быть пессимистом,—говорил он,— но по мере осознания масштабности происходящего сроки соответственно удлиняются. Все задуманные реформы огромны — одной жизни, одной карьеры не хватит. Нужно целое поколение реформаторов и новаторов горбачевского типа. Но на их пути много опасностей... Многие даже не подозревают — каких. Мы, конечно, могли бы сделать вид, будто ничего этого и не говорил нам заместитель директора Гарвардского центра. Но зачем же скрывать разнообразие оценок и прогнозов? Это во-первых. И во-вторых: Голдмана слушают на самых верхах бушевской администрации. В первые же две-три недели своего пребывания у власти Джордж Буш устроил в фамильном поместье в штате Мэн нечто вроде политического чаепития, на которое созвал пять ведущих советологов Америки, включая двуx гарвардцев — Голдмана и Улама.
Правда, одно дело —выслушать, совсем другое — прислушаться.
И как узнать, прислушался ли президент к оценкам и предсказаниям, производящим, по признанию самого Голдмана, удручающее впечатление: «Когда я кончаю свои выступления, то в аудитории почти всегда вздыхают с облегчением — хватит, мол, мрака».
Не будем ничего комментировать, приведем просто несколько его высказываний во время гарвардской и московской бесед:
— Всегда есть опасность сделать слишком много, как в Китае, и сделать слишком мало, как у вас сейчас. (Это он говорил уже в Москве, после недавних событий в Китае и в первые дни сессии Верховного Совета СССР). Я очень хочу успеха Горбачеву, потому что, если ваша страна войдет в число цивилизованных передовых стран, мир от этого станет лучшим для жизни, но меня удручает буксовка вашей экономики, признаки возврата к карточной системе в виде талонов на некоторые продукты и товары. (Заметим читателям, что в коридоре русского центра в Гарварде кто-то пришпилил на стенде привезенное из Ленин- града объявление о том, что аспирантам отпускается по куску мыла на человека). Вы спрашиваете, что, на мой взгляд, можно в этих условиях сделать? я мог бы предложить своего рода план Маршалла, во всяком случае «план Маршалла»—Голдмана. (Профессор улыбается). Так вот: раньше я говорил, что ваши реформы должны проходить поэтапно. Теперь я считаю, что уже ПОЗДНО уповать на поэтапность, время упущено, сейчас все надо делать одновременно — и децентрализацию, и разнообразие форм собственности, и повсеместное создание особых экономических зон, и фонд для малоимущих, и финансовую реформу, и конвертируемость рубля. Я бы на вашем месте попытался получить помощь от Международного валютного фонда, от ФРГ, США — под низкий процент.
В беседах и лекциях М. Голдман продемонстрировал знакомство со всеми направлениями нашей экономической науки, назывались самые разные фамилии. Прощаясь, он с некоторой, как нам показалось, гордостью сказал:
— Мы к себе в центр приглашаем из Союза и консерваторов, И либералов и стараемся их здесь свести вместе (здесь он опять улыбнулся), потому что у себя дома в СССР они нередко друг с другом просто не разговаривают.
Эту «неразговорчивость» наших людей, придерживающихся противоположных взглядов, отмечали другие гарвардские советологи. Ларс Ли был озадачен нетерпимым морализаторским тонем даже тех, кто считает себя в Союзе прогрессистами.
—Мне они сказали, что если я не люблю Бухарина, то я, значит, сталинист. У вас безапелляционны не только сталинисты, но и антисталинисты.
А что, верно подмечено.
Даже Ричард Пайпс потом нам признался, что ему пришлось в Москве один раз защищать Маркса от несправедливого выпада.
Право на право
Когда ехали из Нью-Йорка в Бостон по усыпляющее гладкой трассе, договорились всех будущих собеседников спрашивать: какое, с вашей точки зрения, право—человеческое, гражданское —особенно важно, если говорить об утверждении этого права в советской системе? Большинство отвечали: право ездить. Куда угодно и когда угодно. Почему? Энтони Джоунс, который в Гарвардском центре ведет тему «Социальные последствия перестройки», был, нам кажется, точнее всего в своих пояснениях. «Во-первых,—сказал он, —потому, что это — фундаментальное человеческое право.
Во-вторых, потому, что в современном мире никакое общество не может выжить, пребывая в изоляции. Путешествия воспитывают людей, просвещают их. Путешествуя по миру, люди сравнивают то, что видят, с тем, что есть у них дома. Они я себя сравнивают с другими народами. И видят, что в них самих хорошо, а что плохо, чему им следует научиться у других. Вам, советским, поездки за рубеж особенно необходимы: они будут стимулировать те психологические изменения, без которых перестройка окажется—и оказывается уже —делом, крайне трудным».
Вопрос тому же Джоунсу: в чем и как должна измениться наша психология?
Джоунс, который вот уже двадцать три года регулярно ездит в Советский Союз и который, оказываясь там, становится обычным человеком с улицы, без «Березок», без особых, то есть приличествующих иностранцу транспортных, гостиничных и билетных услуг. Считает, что «менталитет ваш должен измениться в двух аспектах. Вы должны чувствовать ответственность за то, что делаете. Каждый должен ее чувствовать, каждый, даже самый мелкий клерк. Не говоря уж о деятелях высшего ранга, и второе. Это сложно сформулировать, но идея такая: у вашего народа очень относительное представление о качестве товаров и качестве услуг. Вы, наверное, понимаете, что такое «лучше», но вы не знаете, каков наилучший уровень, каково наилучшее качество. Соответственно и планку своим ожиданиям вы устанавливаете ниже, чем должно было бы быть. И это надо менять».
С точки зрения Джоунса, психологию, менталитет изменить трудно. Но это— ключевое условие изменений экономических. «Вы должны быть готовы к тому, что потребуются многие годы, прежде чем вы начнете чувствовать улучшение. У вас нет векового опыта западных обществ, которые ориентирова-
ны были на рынок и конкурентность. И еще: экономику сложнее изменить, чем политику. Вы можете один раз проголосовать и изменить политические структуры. А чтобы набрать технологическую культуру, чтобы научиться качественно работать — нужны десятилетия. Тут никакое голосование не поможет»...
О необходимости «набраться терпении» и при этом «не упустить момент» говорил нам и Роберт Легволд из Колумбийского университета.
— Потенциально ваши перемены имеют историческое значение, — сказал он. - У вас происходят перемены гораздо более мощные, чем, на мой взгляд, мыслили себе конструкторы перестройки. Но неизвестно, удастся ли вам преодолеть скептицизм населения в отношении дефицита, инфляции, низкого уровня жизни и так далее.
— Скажите, профессор, а что было бы, если б в Нью-Йорке исчез стиральный порошок?
Профессор не понял вопроса ни по-русски, ни по-английски. После драматических и безуспешных попыток довести до ума профессора этот сугубо русский вопрос, беседа вошла в академическое русло. Роберт Легволд отвечал на наш заготовленный вопрос о приоритете прав.
—Вам не хватает очевидных прав. Имеется в виду активизация политического представительства, свобода выражения взглядов в различных контекстах, идет ли речь о литературе или о средствах массовой информации, а также внесение юридического, правового аспекта во все сферы деятельности общества.
Последнюю мысль повторяли почти все наши собеседники — по сути, они говорили то, что сейчас говорят наши народные депутаты в Комитете Верховного Совета СССР по вопросам гласности, прав и обращений граждан, а также в Комитете по вопросам законодательства, законности и правопорядка и др., то есть о необходимости сочетать мировую юридическую культуру и отечественную практику.
— Если говорить кратко,— заметил Р. Легволд,—то личность должка быть защищена от любого произвола государства. Без прав личности не может быть правового государства. Не может быть второго без первого. Но вам в России придется преодолевать на этом пути многие рифы. Наш опыт не похож на ваш. Отправная точка в истории Америки — индивидуум. В России — коллектив. В России традиционно боялись хаоса, центробежных сил, спонтанности, неуправляемости. Это не имело позитивной ценности. В США мы в гораздо большей степени, чем хаоса, опасаемся концентрации власти. Поэтому мы живем в системе, которая является своего рода конституционным хаосом. Хаос — это не результат направленных действий, это та цена, которую мы платим, чтобы избавиться от концентрации власти.
Быть страной закона
Разговор с сотрудником телекомпанки Эй-би-си Уолтером Роджерсом. Он почти 5 лет проработал заведующим московским бюро.
-- Сейчас,—сказал он,—вам больше всего, на мой взгляд, не хватает подлинно правовой системы. Ваша страна должна быть страной Закона.
Уолтер Роджерс напомнил об истории, происшедшей несколько лет назад в Москве. Не история, а трагический случай: американская тележурналистка, слегка выпив, села за руль и сбила двоих. Одна погибла, другой получил тяжелые увечья. Смерть и увечья обошлись журналистке в три тысячи долларов. Суда не было. Решилось все без него. Журналистка уехала.
—Было бы возможно такое в Америке?— сам себе задает вопрос Уолтер Роджерс.—Да ни в коем случае. Вас бы, иностранца, затаскали по судам...
Много бесед было у нас в Колумбийском и Гарвардской университетах вокруг вопроса, который один на собеседников выразил в афористической форме: мы, американцы, пожертвовали равенством ради свободы, а вы, русские, пожертвовали свободой ради равенства. Свобода — это особый предмет гордости американских собеседников. И раньше мы бы обставили слова «свобода по-американски» сотней оговорок и иронических кавычек. Теперь повременим, лучше вслушаться, понять. Что, например, можно возразить Уолтеру Коннору, который свободу выражения мыслей, свободу информации считает фундаментальной демократической ценностью? Он с этих позиций объяснил, почему для американских советологов была неожиданностью вспышка политической активности многих слоев советского обществе и особенно так называемых неформальных групп. «Было много сюрпризов»,—сказал Уолтер Коннор.
— А американский народ способен преподносить политические сюрпризы? — спросили мы.
— Не думаю. Деле в том, что большие новости бывают там, где нет или мало информации. У нас же обилие неконтролируемой информации, и поэтому вряд ли могут затаиться какие-то очень большие сюрпризы.
Психолог Алекс Зозулин долго выслушивал наши, почерпнутые из отечественных дискуссий, рассуждения о достоинствах и недостатках (на последнее, признаться, мы упирали) свободного рынка, свободного предпринимательства. Психолог заметил:
— Свободное предпринимательство лучше всего говорит за себя не на уровне слов, а на уровне товаров. Советский человек, слыша похвалы в адрес свободного рынка, свободного предпринимательства, чувствует некоторую дискомфортность. В мозгу словно бы срабатывает реле, блокирующее способность вникнуть,
вдуматься... Но вот что делать, если эффективность свободного рынка видна у них совершенно ничем не вооруженным глазом, тем более иски этот глаз совсем недавно видел у себя на родине унылые плоды жесткого сверх-централизованного планирования — полупустые прилавки, низкое качество товаров, незаинтересованность, непостижимые долгострои и т. п. Где могут быть такие поистине абсурдные явления, когда при общесоюзной незавершение ведомства продолжают планировать огромное количество новых объектов? Американское общество отнюдь не лишено проблем, и очень непростых. У него их даже, может быть, еще больше нашего, но это проблемы естест-венные, нормальные. Они возникают в ходе обусловленного общественного развития. А иные наши? Никто в мире никогда не поймет, как из года в год при хронической нехватке металла можно выпускать тракторов в 4 раза больше, чем надо, и детских товаров в 1.000 раз меньше, чем необходимо. Никакой Адам Смит не возьмет в толк, как можно сливать бензин на обочину и получать премию за экономию горючего...
Пусть у нас будут проблемы, но — тоже нормальные, не из области абсурда. Вообще давно пора расстаться с глупым представлением, что светлое будущее—это что-то беспроблемное, бесконфликтное. Чем развитее общество, чем оно свободнее и высокоорганизованнее, тем больше, сложней и выше его проблемы, но это адекватные проблемы.
Мы с горечью констатируем наше экономическое отставание, но горячо верим, что благодаря перестройке, демократизацию, экономической реформе выйдем из прорыва. Все упирается в то, чтобы у нас заработал на социализм механизм свободы.
А. Васинский, А. Шальнев, спец.кор. «Известий».
Нью-Йорк-Бостон…